Лавина любви - Страница 7

Казалось, он услышал ее мысленный зов. Дверь в ее спальню распахнулась, и Джинджер увидела на пороге того, о ком только что думала. В руках у него был поднос. Она убедилась в том, что его мужественность нисколько не уменьшилась в ее глазах после сна. Когда его мощная фигура заполнила собой комнатку, у нее дыхание перехватило от восхищения. Впечатления не портило даже полотенце, перекинутое у него через плечо.

— Наконец-то проснулась! — Подойдя к окну, он рывком раздернул занавески. За окном было серо. По-прежнему шел снег. — Твой завтрак! — Он поставил поднос на кровать, и Джинджер с трудом приняла сидячее положение.

— Я долго спала? — Она потянулась; его футболка для нее явно велика.

— Больше десяти часов.

— Ничего себе!

— Верный своему долгу, я принес тебе ужин, но увидел, что ты сладко спишь и похрапываешь…

— Я не храплю!

— Откуда ты знаешь? — ехидно поинтересовался он, придвигая стул поближе к кровати и садясь. — О таких вещах любовники обычно не сообщают. В общем, я разжег камин, чтобы сосульки на потолке оттаяли, и вышел. — Он сложил руки на груди и стал смотреть, как она набросилась на тосты, а потом принялась методично уничтожать все, что лежало на подносе: яичницу с беконом, фасоль… Никогда в жизни Джинджер не завтракала так плотно! — Но сначала, разумеется, я тебя переодел.

Джинджер поперхнулась.

— Что? Ты меня переодел?

— Ты удивлена? — Он закинул руки за голову и вытянул вперед ноги. — Как по-твоему, твой папочка урежет мне часть финансовой помощи, если узнает?

— Не смешно! — Она уже решила, что каким-то образом ухитрилась переодеться сама, хотя совершенно не помнила, когда и как она это сделала. Однако, заметив его невинную улыбку, Джинджер поняла, что он не лжет. Значит, он снял с нее полотенце, а потом переодел в свою футболку… И его большие, сильные руки дотрагивались до ее плеч, живота, груди… — Ты не имел права!

— Прошу прощения у вашей светлости, но спать в холодной комнате, завернувшись в мокрое полотенце, значило бы в дополнение к растянутой лодыжке подхватить воспаление легких.

— И все-таки ты не должен был этого делать! Надо было разбудить меня!

— В следующий раз я так и сделаю, а ты в свою очередь обещай кататься только по детским трассам, чтобы следующего раза у нас не было вообще. Ты не доела яичницу.

— Аппетит пропал. — Она положила на тарелку вилку и нож и откинулась на подушку.

— Значит, придется поискать его. Тебе нужны силы, а самое важное в восстановлении сил — съесть завтрак, столь тщательно приготовленный моими белыми руками. — Он нагнулся к ней. — Может, мне покормить тебя с ложечки?

Издав негодующий возглас, Джинджер торопливо доела остатки завтрака, вытерла губы бумажной салфеткой и вызывающе скрестила руки на груди.

— Ну а теперь, — он был неумолим, — советую тебе попробовать наступить на ногу. — Он наклонился над кроватью, взял у нее поднос и смахнул крошки с одеяла, вызвав у Джинджер еще один негодующий возглас.

— А хочешь узнать, что я советую тебе?

— Вообще-то не очень. Ну-ка, давай, возьми меня за руку и вставай.

— А если не встану?

— Лучше вставай по-хорошему, — вкрадчиво посоветовал он. — Вставай, попробуй, как нога! Видя, что она по-прежнему лежит в постели, он наклонился над ней. Теперь его голос стал резким. — Или мне еще раз напомнить тебе, что ты здесь нежданная и нежеланная гостья? Я тебя к себе не звал!

— К себе?

— В то время, пока я присматриваю за домом, я считаю его своим. И коль скоро ты думаешь, что следующие несколько дней — или даже недель, если погода не улучшится, — будешь изображать тут принцессу и валяться в постели, то ты глубоко ошибаешься. Я не потерплю капризов и скандалов богатой избалованной девчонки!

— Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! — Джинджер попыталась изобразить благородное негодование, однако изумление ее было столь велико, что никакого благородного негодования не вышло. Она впервые столкнулась с таким человеком!

Мэтт расхохотался.

— Господи, — проговорил он сквозь смех. — Ничего себе! И еще удивляешься, почему я тебя назвал миледи? Ну-ка, вставай!

Джинджер нехотя спустила ноги с кровати. Она с облегчением заметила, что футболка, надетая на ней, целомудренно прикрывает ее бедра и спускается ниже колен. Она схватила его за протянутую руку.

— Попробуй встать и опереться на больную ногу.

— Не могу.

— Перестань капризничать.

Ну что ж… Джинджер робко наступила на больную ногу и тотчас же ощутила боль — но не такую острую, как вчера, а тупую, ноющую.

— Пойдем в ванную. Я сниму повязку, сделаю тебе холодную ванночку и снова перевяжу. Потом ты сможешь одеться.

— Спасибо, в этом нет необходимости. Сама справлюсь.

— Если я позволю тебе справляться самой, твой папочка меня проклянет.

Джинджер в изумлении уставилась на него.

— Ну почему, почему ты со мной так разговариваешь? Что я тебе сделала? За что ты меня презираешь? Ты меня даже не знаешь! И все-таки тебе кажется уместным постоянно издеваться надо мной и над моим отцом. Папа говорит, что худшая разновидность снобов — это снобы наоборот. Они хуже, потому что никогда не дадут тебе шанса проявить себя хоть в чем-нибудь. Снобы наоборот считают само собой разумеющимся: раз у человека есть деньги, значит, он просто не может быть хорошим. — От возмущения у нее даже дух захватило.

— Значит, вот кем ты меня считаешь! — Мэтт, казалось, обрадовался. — Снобом наоборот.